Социальная детерминированность сознания

Плюрализм взглядов на правильные пути решения тех или иных общественных проблем существенно детерминируется интересами тех групп людей, которых принятые решения затрагивают. В чем состоят эти интересы? В конкретном случае зависит от множества привходящих проблем. Чаще всего оценка приемлемости того или иного решения выступает как интегральная. Люди в силу личного опыта, обстоятельств, прикидок на будущее, под влиянием специалистов или просто агитаторов, лоббирующих за определенную позицию, а также под воздействием других факторов вырабатывают свою собственную точку зрения. При этом они совсем не обязательно осознают тот факт, что эта точка зрения определяется их собственным интересом. Более того, продиктованную этим интересом позицию они, нисколько не кривя душой, склонны выдавать за всеобщую. В этом, как правило, нет неискренности или корысти. Совершенно естественно считать неправильным то, что обещает тебе вред, беды, неудобства, потерю работы, доходов, ухудшения среды обитания и чего-то еще в этом роде.

Глядя со стороны, можно было бы сказать, что люди выражают при этом субъективную позицию. Такой субъективизм, однако, немедленно снимается, когда явным образом указывается, какие и чьи именно интересы тот или иной подход выражает. Здесь нет ничего парадоксального и удивительного. Можно провести простую аналогию. Если я, допустим, говорю, что имярек — плохой поэт, то это мое субъективное мнение, даже если я характеризую и оцениваю его с позиций неких как бы общезначимых критериев. И мнение это, может быть, в большей степени характеризует меня, чем упоминаемого поэта. Если же я заявляю, что данный поэт мне не нравится, то здесь уже нет никакого субъективизма. Это мое утверждение может оцениваться как истинное или ложное в зависимости от моей искренности. А вот поэта оно характеризует объективно в том смысле, что некоторому типу (каковым в данном случая являюсь я), с такими-то и такими-то представлениями и взглядами, с таким-то культурным уровнем и т. п., поэт представляется плохим. Скажем, известному писателю, сценаристу и киноведу В. Шкловскому не очень нравились некоторые фильмы А. Тарковского. Он, однако, не считал возможным говорить об этом публично, так как чиновники от культуры, не особенно любившие этого талантливого режиссера, могли бы использовать мнение авторитетного критика в неприемлемых для него (критика) целях. Мы можем любить и Л. Толстого, и В. Шекспира. Но и считаем важным знать, и пытаемся понять, отчего первому из названных гениев не нравились произведения второго. Возвращаясь к примеру с автобусным маршрутом, можно сказать, что позитивная или негативная оценка решения о сокращении автобусных остановок будет субъективной, когда дается как всеобщая, как единственно правильная, и будет объективной, когда ясно, с чьих позиций она дается.

Одной из заслуг основоположников марксизма как раз и было то, что они явным образом указали, интересы какого класса выражает их учение. Их социально-политическая позиция в совершенно категорической форме базировалось на том, что для правильного понимания и оценки различных лозунгов, призывов, программ, предлагаемых решений необходимо видеть, интересы каких групп, слоев, партий, классов они выражают. К классовому подходу сейчас принято относиться с нескрываемой иронией. Все проблемы предлагается рассматривать и решать с позиций общечеловеческих ценностей. В абстрактном смысле это выглядит, конечно, достаточно привлекательно. Тем более на фоне того, как реально у нас в стране реализовался тот подход, который всегда назывался классовым и в качестве такового якобы выражал интересы «трудового народа». Интересно в связи с этим порассуждать о том, как соотносятся общечеловеческое и классовое, как понимать примат общечеловеческого.

Прежде всего, заметим, что общечеловеческие интересы не могут сами по себе противоречить правильно понимаемым классовым интересам, ибо в противном случае они не были бы общечеловеческими. Точно так же, как общепассажирские интересы (улучшение дорог, увеличение количества автобусов, повышение их комфортабельности и т. п.) не противоречат интересам, в чем-то различным, отдельных групп пассажиров. Однако, оговорка насчет правильного понимания классовых интересов не случайна.

Понимание классового подхода, классовых интересов у нас длительное время было вульгарным и извращенным. Проявлялось это буквально во всем. Вместо анализа того, что сказано, выясняли, кем сказано. Оценивали человека не по уму, способностям, практическим делам, а по социальному происхождению. Манипулировали мнением «простого рабочего». Создавали по разнарядке заведомо послушные «выборные» органы с нужным социальным составом для псевдодемократического прикрытия отнюдь не демократических решений. Скрывали или прямо фальсифицировали неприятные данные, чтобы не лить воду на мельницу классового врага. Запрещали любую несанкционированную социальную критику как враждебную трудовому народу. Оказывали давление на научную и творческую интеллигенцию, считая ее неполноценной в классовом отношении и называя ее поэтому дурацким словом «прослойка». Не понятно только, между чем и чем была эта прослойка.

Самый нежный эпитет, которым награждали советскую интеллигенцию профессиональные партийные и советские деятели, был «гнилая». Сами эти деятели к «гнилой интеллигенции» себя, естественно, не относили. Они составляли некий особый умалчивающий о своем существовании класс, с также не менее дурацким названием «номенклатура». Думается, что основным качеством составлявших этот класс людей (а отбор в него какое-то время был весьма придирчивым) было то, что у них доминирующим было пресловутое «классовое чутье» и его демонстрация. Непрофессионализм, неумение работать в этой среде достаточно легко прощались. Потеря классового чутья не прощалась никогда. Но если быть точнее, то придется признать, что и само классовое чутье редуцировалось к пониманию «политического момента», а понимание этого самого момента к пониманию подлинных, не обязательно в явной форме выраженных желаний вышестоящего начальства. В этом смысле «политическая незрелость» не могла быть компенсирована никакими деловыми качествами.

Позволю себе еще раз процитировать уже упомянутое «Завещание» Плеханова:

«Я думаю, что диктатура пролетариата в понимании Маркса не осуществится никогда— ни сейчас, ни в будущем, и вот почему. По мере внедрения новых, высоко производительных сложных машин, основанных на электричестве, и последующих достижений науки классовая структура общества будет меняться не в пользу пролетариата, да и сам пролетариат станет другим. Численность пролетариата, того самого, которому нечего терять, начнет сокращаться, а на первое место по численности и по роли в процессе производства выйдет интеллигенция.

На эту возможность пока никто не указал, хотя объективная статистика говорит о том, что с начала 20-го века ряды интеллигенции в относительном отношении растут быстрее, чем ряды рабочих. До настоящего времени интеллигенция оставалась лишь «прислужницей» буржуазии, специфичным слоем общества, который имеет особое историческое предназначение. Интеллигенция как наиболее образованная страта общества призвана нести в массы просвещение, гуманные и прогрессивные идеи. Она — честь, совесть и мозг нации. Я нисколько не сомневаюсь, что в ближайшем будущем интеллигенция из «прислужницы» буржуазии трансформируется в особый, чрезвычайно влиятельный класс, численность которого будет стремительно расти и роль которого в процессе производства будет заключаться в совершенствовании производительных сил: разработка новых машин, новых технологий и формирование высокообразованного рабочего. Возрастание роли интеллигенции в процессе производства неизбежно приведет к смягчению классовых противоречий. Интеллигенции особенно близки такие историко-социально-философские категории, как мораль, справедливость, гуманность, культура, право, которые содержат в себе два аспекта: обобщенный и классовый. И если последний, как функция классовых противоречий, может претерпевать революционные скачки и формировать господствующие концепции, то первый всецело определяется уровнем материального производства и, следовательно, развивается поступательно и эволюционно. Являясь общечеловеческим по характеру, этот аспект, носителем которого в значительной мере является именно интеллигенция, будет благотворно сказываться на всех слоях общества, смягчать классовые противоречия и играть постоянно возрастающую роль. Таким образом, одним из главных следствий материального прогресса является снижение роли классового аспекта упомянутых категорий и возрастание обобщенного общечеловеческого. Например, в будущем рамки гуманности, которая в наши дни понимается как система представлений о ценности человека, его блага, его прав, неизбежно расширятся до понимания необходимости бережного отношения ко всему живому, к окружающей природе, а это и есть развитие и усиление роли общечеловеческого аспекта этой категории.

Мощное развитие производительных сил, рост числа интеллигенции принципиально изменят социальную обстановку. Рабочий, от которого потребуются большие знания, чтобы управлять сложной машиной, перестанет быть ее придатком. Стоимость рабочей силы и, следовательно, зарплата рабочего возрастут неизбежно, потому что для воспроизводства такого рабочего потребуются большие средства. Сложность машин исключит использование детского труда. По своему образованию, по уровню культуры, по мировоззрению рабочий поднимется до уровня интеллигента. В такой ситуации диктатура пролетариата станет абсурдом. Что это? Отход от марксизма? Нет и нет! Уверен: при таком повороте событий сам Маркс, случись это при его жизни, незамедлительно отказался бы от лозунга диктатуры пролетариата. По мере качественного изменения производительных сил сложатся новые классы, новые производственные отношения, по-новому будет вестись классовая борьба, идеи гуманизма глубоко проникнут во все слои общества. Общество, останься оно даже капиталистическим по сути, научится преодолевать кризисы. Гуманные идеи и мощное производство нейтрализуют процесс пауперизации. В последнее время я иногда даже думаю, что теория Маркса, рожденная в условиях европейской цивилизации, вряд ли станет универсальной системой взглядов, так как социально-экономическое развитие мира может пойти по полицентри-ческому типу».

Продолжать разговор на тему вульгарного толкования классового подхода можно продолжать долго. Отказ от такого «классового подхода» можно только приветствовать. Самое печальное, однако, здесь то, что вульгарное понимание классового подхода было свойственно и искренне воспринималось как понимание подлинно научное не только теми людьми, кто этот подход на практике реализовывал и оправдывал, кто в него верил и за него готов был жизнь отдать, но и теми, кто классовый подход отрицал как таковой, с ним боролся и призывал к общечеловеческим ценностям. У первых был лозунг: «Кто — не с нами, тот — против нас!» У вторых, может быть, сам лозунг и не был в явном виде сформулирован, но имплицитно он был таким: «Кто — против них, тот — с нами!» (На этом, скажу в скобках, думаю, и попались.)

Вульгарный классовый подход сам заслуживает реальной оценки. Надо понять, почему он восторжествовал, каковы объективные и субъективные основания этого. Кому и для чего он служил? Трудящимся, всему нашему народу, кроме несчастий, он ничего принести не мог. И это самый что ни на есть классовый подход и объективный с точки зрения этого подхода вывод.

Я прекрасно понимаю тех, у кого само понятие классового подхода вызывает раздражающее неприятие. Однако, классовый подход в нормальном, социологическом его понимании связан с выявлением интересов, целей, проблем, перспектив развития различных социальных классов и более мелких социальных групп и слоев, составляющих общество. Он не только не исключает, но, напротив, предполагает учет интересов всех имеющихся в обществе социальных групп и институтов, обеспечивающих полнокровное, полноценное и гуманное его существование. Ибо ущерб, причиненный даже отдельным группам, игнорирование их интересов рано или поздно скажется на обществе в целом, а значит, на всех его составляющих, будь то основные классы или иные общественные составляющие. В этом смысле классовый подход никак не противоречит демократии.

Без понимания интересов различных взаимопересекающихся слоев, из которых складывается общество, невозможна никакая разумная социальная политика, никакое осмысленное социальное планирование, никакое предвидение результатов принимаемых решений и проводимых реформ. Даже когда целью тех или иных проводимых властью мероприятий является борьба с антисоциальными элементами, криминальными элементами, защита от них общества в целом, то и в этих случаях нельзя не просчитывать, не предусматривать и не предотвращать те последствия, которые могут негативно затронуть какую-то часть честных и непричастных к криминалу людей. Не плохо было бы учесть и то, кто и как будет вести борьбу с недостатками, проводить те или иные реформы, защищать социальную справедливость. В чем может выразиться здесь личная заинтересованность чиновников.

Все это чрезвычайно непросто, требует серьезного научного и профессионального подхода. Здесь не поможет никакое классовое и никакое политическое чутье, не достаточно только благих пожеланий. Вспомните, к каким негативным последствиям приводили неумная борьба за дисциплину во времена Ю. Андропова, борьба с привилегиями и нетрудовыми доходами во времена М. Горбачева или возглавляемая Е. Лигачевым борьба с пьянством, а потом, по нашему вечному принципу шараханья из стороны в сторону, отмена Б. Ельциным монополии на производство спиртных напитков.

Кстати, эффект и результаты затеянной борьбы с пьянством были вполне предсказуемы, так как в этом отношении многими странами мира был накоплен серьезный и горький опыт. Я разговаривал в то время с одним из руководителей научно-исследовательского института АН СССР, связанного с гигиеной труда. Почему, спросил я, вы не бьете тревогу, не объясняете руководству страны, к каким пагубным последствиям могут привести проводимые мероприятия? Он точно назвал все, что нас ждет, включая рост самогоноварения, далее масштабного криминального производства и сбыта спиртного, образования на этой основе мафиозных структур, разрушения государственной инфраструктуры производства и контроля качества спиртных напитков, роста числа отравлений суррогатным пойлом и т. п. Тревогу они бьют. Соответствующие докладные (аналитические записки) в ЦК КПСС пишут. Их, однако, в ответ просят не заниматься глупостями, а идти в очереди людей, стоящих за водкой, и вести антиалкогольную разъяснительную работу.

Критикуя вульгарный классовый подход, надо отдавать себе отчет в том, что социальные детерминации различных составляющих общественного сознания являются объективными. Мораль, например, оказывается социально детерминированной отнюдь не потому, что большевики или кто-то еще учат нас тому, что мораль должна быть классовой. Она была такой задолго до того, как появились большевики. Коммунисты, конечной целью которых было, по идее, всеобщее равенство и устранение дискриминационных классовых различий, разъясняя классовую природу морали, должны были как раз бороться именно против того, чтобы она оставалась классовой, и выступать за мораль общечеловеческую.

Классовый подход не должен восприниматься как подход, направленный в первую очередь против чего-то. Такого рода восприятие — органичное следствие того, что в дискредитировавшей себя форме этот подход был по преимуществу негативным, направленным не столько на защиту и реализацию подлинно интегративных общественных интересов, сколько на голое отрицание «не наших» взглядов, идей, методов, подходов, теорий; на постоянную борьбу не за, а против, на поиск (как правило, удачный) врага вовне, внутри и даже в себе самом.

Такой подход порождает сначала «окопное сознание», а затем при недостатке подкрепляющих его внутренних реалий превращается в некие «правила игры», трудно изменяемые и от вводивших эти правила как бы уже и не зависящие. За их соблюдением следят не только соответствующие органы, но и волонтеры, для которых призыв незабвенного Козьмы Пруткова: «Бди!» — становится естественным условием жизни и руководством к действию. Политическая борьба в СССР, как и в царской России, по уже цитированным выше словам Салтыкова-Щедрина, шла в основном между двумя партиями: партией благонамеренных и партией ненеблагонамеренных, которые обвиняли друг друга в неблагонамеренности.