Идеология и общечеловеческие ценности

Насколько можно судить, наши нынешние власти понимают необходимость выработать некоторую объединяющую общество идеологию, основанную на общечеловеческих ценностях. Первое, что при этом надлежит сделать, это правильно понять смысл самих общечеловеческих ценностей. Ясно, что этого принципиально невозможно сделать без осознания и учета интересов различных социальных групп, сообществ, народов, стран, регионов, исторических и культурных традиций. В нашей стране было наделано уже немало бед, исходя из «общенародных» потребностей и принося им в жертву интересы то крестьян, то отдельных народов, то природу в целом.

Вместе с тем общечеловеческие ценности нуждаются в защите от тех, кто на них посягает. Все это, понятно, требует всякий раз глубокого анализа, тем более, что любому интересу свойственно рядиться под всеобщий, и отнюдь не редки кровавые конфликты, в которых каждая из противоборствующих сторон провозглашает себя защитницей именно таких ценностей. Чтобы подчеркнуть, сколь не просто обстоит дело с пониманием общечеловеческих ценностей, приведу пример.

Великий гуманист JT. Н. Толстой страстно настаивал уничтожить одну вековую несправедливость. «Несправедливость состоит в том, — писал он российскому премьер-министру П. А. Столыпину, — что как не может существовать права одного человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного, какого то бы ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью. Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею».

Подход с общечеловеческих позиций представляется весьма убедительным. Почему же он не убеждает Столыпина? «Мне кажется, — отвечает он Толстому, — что отсутствие «собственности на землю» у крестьян создает все наше неустройство…. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение у него врожденного чувства собственности, ведет ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств…». Какая из двух позиций в большей степени отвечает общечеловеческим ценностям? Мы все еще ищем ответ на этот вопрос и сегодня.

Осознание того, что у плюрализма имеются объективные основания в виде несовпадающих интересов различных общественных групп, отнюдь не отрицает того, что социальные проблемы должны решаться в конечном счете в интересах общества в целом. Выработка подходящего решения таких проблем требует в связи с этим, с одной стороны, тщательного учета всего спектра мнений и предложений, существующих в обществе (совет поэта: «Не каждой арфе слух вверяй» — приходится отвергнуть), а с другой — профессиональной экспертной оценки возможных решений, опирающейся на соответствующее теоретическое знание и практический опыт, учитывающей общественные и природные связи и взаимозависимости, состояние общественного сознания, культурные и исторические традиции. Важнейшим элементом оценки должен быть прогноз (в том числе долгосрочный) последствий принятия того или иного из возможных решений.

Я уже отмечал выше, как побуждаемые благородной целью борьбы с пьянством, мы пошли по пути, который очень скоро привел к плачевным социальным и экономическим результатам34. При этом к специалистам, предсказывавшим их, что называется, один к одному, не захотели прислушаться. Им, и это не шутка, рекомендовали не заниматься демагогией, а идти к тем, кто стоит в винных очередях, и объяснять, что пить вредно.

Страна превратилась тогда в театр абсурда. На официальных банкетах, включая международные, дипломатические и т. п., подавались соответствующие закуски, но не разрешалась никакая выпивка. Из кинофильмов и телепередач вырезались кадры, где выпивали или собирались выпить. Вырубались виноградники, уничтожалось необходимое для производства алкогольных напитков оборудование. Бывший высшим руководителем М. Горбачев рассказывал анекдот, что очередь желавших его убить за проведение этой антиалкогольной компании была больше, чем очередь за водкой.

Подобны ситуации типичны, когда проблеме придается самодовлеющий политический характер, и тут уж ни научные доводы, ни просто здравый смысл не принимаются во внимание.

Пьянство, конечно же, наносит огромный неисчислимый вред: экономический, демографический, этический, какой угодно. Но искоренить его можно только, понимая и искореняя его причины. Увы, следует признать, что советская власть делала для социальной защиты пьяниц очень много. Пьяница всегда был своим, нашим человеком. Трудящийся, непьющий, бережливый и, потому, независимый вызывал подозрение.

Экономическое, политическое, социальное прогнозирование — дело, конечно, весьма непростое, и в связи с этим экспертные оценки так же могут быть еще одним источником плюрализма, который носит в большей степени концептуальный характер, отображая различия теоретических подходов, используемых методик и т. п.

На характер предлагаемых решений не могут не влиять объективные (экономические, финансовые, трудовые) обстоятельства, избранные приоритеты. Каждое решение имеет, как правило, свои плюсы и минусы, и задача экспертов по возможности полно их предусмотреть. Взвесить, что же перетягивает: плюсы или минусы, — это тоже проблема. Для одного слеза невинного ребенка может быть тем минусом, который перевешивает любые плюсы, а для другого — гибель половины человечества представляется приемлемой платой за весьма сомнительное благополучие второй его половины.

Независимо от того, разошлись ли эксперты в своих рекомендациях или достигли согласия, тот (или те), кому придется принимать важное для всего общества решение, должен отдавать себе отчет, что оно может быть воспринято неоднозначно, не устроить многих, хотя и по разным, вплоть до противоположных основаниям. Недовольными могут оказаться и немногие, но влиятельные лица, от чьей деятельности зависит сама реализация решения. При этом возможен саботаж, что в силу объективной громоздкости, неповоротливости, бюрократизации структур управления осуществить несложно. Не исключается дискредитация решения путем доведения его до абсурда (что, вообще говоря, может происходить и из благих пожеланий). Когда подобная ситуация складывается на фоне демократизации общественных отношений в плане ограничения чисто административных воздействий сверху, отсутствия страха явно или неявно стать в оппозицию решению верхов, выполнить последнее чрезвычайно затруднительно.

Дело, по-видимому, неизбежно будет обстоять подобным образом до тех пор, пока решения будут приниматься волевым путем, во всяким случае, пока в общественном мнении это будет так выглядеть. Тех, кто не считает решение оптимальным, едва ли убедят объяснения, что были учтены все мнения, экспертные оценки, наличные возможности, интересы и т. п. Руководство почти неизбежно сталкивается с двойственной ситуацией. С одной стороны, как будто имеет все возможности принимать самые правильные решения, а с другой — не может не считаться с общественным мнением, с расстановкой реальных политических сил в обществе, должно заботиться о своем престиже и популярности. Не исключено, что эти решения окажутся компромиссными, недостаточно радикальными и последовательными, но при таком положении они могут быть тем не менее единственно уместными с точки зрения риска утратить то, что уже было достигнуто.

Если, поэтому, общество требует большей последовательности и радикальности в преобразованиях, большей эффективности в реализации решений, то идти надо не по пути авторитарности, «сильной руки», а значит, и соответствующих антидемократических мер. Необходимо прямо противоположное, связанное с выработкой демократического механизма принятие решений. Он должен складываться из таких гласных и обязательных норм и процедур, которые в силу своего характера возлагали бы ответственность за принятие и исполнение решений в конечном счете на само общество, которому, желательно в возможно большей степени, должен быть подконтролен весь законодательный и исполнительный аппарат. Все члены общества, различные их объединения и представительства должны иметь возможность бороться за реализацию своих взглядов, программ, интересов, причем настолько реальную, чтобы и в случае поражения по тому или иному вопросу воспринимать такое поражение как результат объективной расстановки сложившихся в обществе интересов и политических сил, результат, зависящий в том числе и от их собственной деятельности, а не как чье-то неумение найти правильное решение.

Не только психологически, но и по существу такие решения будут восприниматься принципиально иначе, даже если допустить, что они были бы идентичны тем, что принимаются волевым способом. Плюрализм станет не чем-то и кем-то разрешенным, а естественным, органичным явлением гражданского общества, устойчивого в отношении ко всякого рода экстремистским лозунгам.

Все это, конечно, не произойдет само собой. И многое здесь будет зависеть от того, будут ли доминирующие общественные интересы лежать в плоскости распределения общественного богатства (когда люди оказываются в роли просителей и уже поэтому достаточно бесправны) или же в плоскости производства этого богатства, когда граждане прямо заинтересованы в труде, могут реализовать свои способности и получить заработанное. Когда трудящиеся могут уважать себя. Когда они не отчуждены от средств производства и результатов своего труда настолько* что никак не заинтересованы в их сохранении и приумножении. Когда-то II. Н. Толстой обращался к «Правительству, революционерам и народу»:

— Для того, чтобы положение людей стало лучше, надо: чтобы сами люди стали лучше. Эго такой же трюизм, как то, что для того, чтобы нагрелся сосуд воды, надо, чтобы все капли ее нагрелись. Для того же, чтобы люди становились лучше, надо, чтобы они больше внимания обращали на себя, на свою внутреннюю жизнь. Внешняя же, общественная деятельность, в особенности общественная борьба, всегда отвлекает внимание людей от внутренней жизни и поэтому всегда, неизбежно развращая людей, понижает уровень общественной нравственности. Понижение же уровня общественной нравственности делает то, что самые безнравственные части общества все больше и больше выступают наверх и устанавливается безнравственное общественное мнение, разрешающее и даже одобряющее преступления. И устанавливается порочный круг: вызванные общественной борьбой худшие части общества с жаром отдаются соответствующей их низкому нравственному уровню общественной деятельности, деятельность же эта привлекает к себе еще худшие элементы общества…

Согласимся с тем, что Толстой во многом прав. Как, однако, человеку стать лучше? Может ли это произойти, пока лучше не станет общество? Какие-то условия, при которых люди станут лучше, назвать можно. Это экономическая независимость людей от властей, самодостаточность. Это не просто свобода сама по себе.

«Мне дали вчера свободу. Что с ней я делать буду?» спрашивал В. Высоцкий.

Свобода ведь не только свобода от чего-то (негативная свобода), но и свобода для чего-то (позитивная свобода). И та и другая формы могут в своих крайних выражениях вести или к разрушению цивилизации и культуры, или к жестокой тирании, предписывающей единые нормы поведения35. Свободный человек — это не тот, которого никто не трогает, когда он в некоторой форме, не вступающей в противоречие с разумными законами, выражает недовольство властью.

Последняя может просто чихать на это его недовольство. Плохо, когда за критику власти тебя могут отправить в кутузку. Но и от возможности безнаказанно ругать власть свободнее не станешь. Свободный человек — это ни тот, кто гол как сокол, это — не нищий, у которого ничего нет и который ни за кого и ни за что не отвечает. Это человек, имеющий возможность жить достойно, чувствовать себя защищенным от любого произвола, быть уверенным в завтрашнем дне. И еще он должен чувствовать появление и проявление в общественной жизни опасных для общества тенденций, знать те общественные силы, которые развитию этих тенденций могут противостоять, уметь в нужный момент их по имеющимся возможностям поддержать. И если не стать их частью, то уж не быть их объективным противником.

Но как в нашей сложной реальности, при не устоявшихся общественных отношениях, при том, что власть может откровенно презирать общественное мнение, как при всем этом понять, что следует и чего не следует делать, разобраться в том, каким призывам, лозунгам нужно следовать, каким политическим силам доверять. Этого нельзя сделать, не определив и не сформулировав в теоретической форме основных ценностей и целей жизни, как отдельного человека, так общества в целом, как гражданина, так и государства.

Идеи не правят миром. Идеи этим миром и его объективными потребностями порождаются. И становятся общественной силой, будучи воспринятыми как свои кровные. Они, эти идеи, не так уж легко обнаруживаются и в явном виде проявляются. Не случайно является справедливым положение, что об обществе нельзя судить по тому, что оно само о себе думает. Из-за этого многие споры, раздоры и непонимания в лагере, называющем себя демократическим. И все же цели общественного развития, общественные ценности и идеалы должны быть выявлены, поняты, востребованы и приняты обществом. Общество без ясной осмысленной идеологии, это — как человек без царя в голове. Кто-то хорошо сказал, что без идеологии мы как ежики в тумане.

Известный специалист в области социальной философии В. И. Толстых, выступая на заседании теоретического клуба Института философии РАН «Свободное слово» 8 декабря 1999 года говорил, что сейчас «страна вновь очутилась перед вызовом и выбором — что делать и в каком направлении двигаться дальше. Завершилась целая эпоха радикальных экспериментов под знаком «курса политики реформ», очень болезненных потерь и сомнительных приобретений, острейших политических и социально-экономических коллизий. Общество вновь оказалось в состоянии повального недоумения, неясности и в отношении к своему прошлому, и в понимании настоящего, и, тем более, в прогнозах будущего»36. Авторы уже упомянутой книги: «Формирование и развитие управления в Российском государстве» (М., 2001) пишут: «Почти через полтора десятка лет после начала реформ страна вновь оказалась на перепутье, в состоянии выбора своей судьбы. Современная Россия имеет много сходных черт с Германией Веймарского периода. Основные моменты — это государственно-монополистический капитализм (у нас в результате ваучерной приватизации произошла концентрация власти политической и хозяйственной элитой); ощущение унижения после распада СССР, разделение нации новыми границами; утрата великодержавности империи; кризис экономический; произошла моральная дезориентация, оказались утраченными старые, сложившиеся и привычные нравственные ценности. Вместо последних образовался вакуум, который достаточно быстро заполняется идеей оскорбленного национализма, являющегося средой для всего спектра тоталитарных настроений, со всеми возможными из этого последствиями в достаточно массовом масштабе».

Опасность состоит не в идеологии как таковой, особенно, когда она ставит перед обществом объединяющие и возвышающие его задачи, пропагандирует светлые цели. Опасность в принудительном навязывании общественному и индивидуальному сознанию того мнения, что идеалы либо уже достигнуты, либо не достигнуты только потому, что имеются мешающие этому люди, группы, классы и прочие элементы, и все сладится, как только они будут ликвидированы. Нужда в некоторой способной объединить общество идеологии очевидна. Ее, наверное, не смогут создать те идеологи, которые служат власти. Ибо этой последней нужна та и только та идеология, которая оправдывает ее, власти, существование, сохранение и укрепление. С такой идеологией не пойдешь к людям. А с той, с которой можно было бы пойти, опять-таки не пойдешь. Она непременно будет власти чужда и против ее (власти) представителей объективно направлена.

Каким-то образом общественная идеология сложится, не может не сложиться. Выразители дум обязательно найдутся. При этом они должны помнить одну мудрую молитву.

Позволь мне, Господи, — говорит она, — попытаться изменить в мире то несправедливое, что можно изменить; и сделай так, Господи, чтобы я не пытался изменить то, чего изменить нельзя; и научи, Господи, как мне не перепутать первое со вторым.

Не опоздать бы только с созданием идеологии гуманистической, и не получить бы какого-нибудь переиздания идеологии нацистского толка. Ну а пока новая идеология не сложилась, приведу несколько приемлемых для нее мыслей, выраженных в стихотворении Киплинга37 (перевод М. JT. Лозинского):

«Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех? Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех. Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них. Умей прощать и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других. Умей мечтать, не став рабом мечтанья, И мыслить, мысли не обожествив. Равно встречай успех и поругание, Не забывая, что их голос лжив. Останься тих, когда твое же слово Калечит плут, чтобуловлять глупцов, Когда вся жизнь разрушена, и снова Ты должен все воссоздавать с основ. Умей поставить в радостной надежде На карту все, что накопил с трудом, Все проиграть и нищим стать, как прежде, И никогда не пожалеть о том. Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело, И только воля говорит: «Иди!» Останься прост, беседуя с царями, Останься честен, говоря с толпой. Будь прям и тверд с врагами и с друзьями, Пусть все, в свой час, считаются с тобой. Наполни смыслом каждое мгновенье. Часов и дней неумолимый бег, — Тогда весь мир ты примешь, как владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек!»

В начале прошлого века одна не очень известная у нас поэтесса С. Парнок (1885-1933) написала строчки, которые уместно повторить в начале века нынешнего. Не бить челом веку своему, Но быть челом века своего — Быть человеком. Новый век, открывший и новое тысячелетие, календарно начался 01.01.2001.
В политическом же смысле он начинает свой отсчет с 11.09.2001, страгических событий в Нью-Йорке, когда захваченные террористами рейсовые пассажирские самолеты таранили небоскребы Всемирного торгового центра38. Многие видели гибель небоскребов по телевидению в прямом эфире. Для меня, когда-то бродившего в этих местах Нью-Йорка, ощущение причастности было чрезвычайно острым. Трудно наблюдать и осознавать, как в прах превращаются моментально тысячи людей.

С этого дня мы, действительно, вступили в новую эру. Моментально изменилась вся парадигма политического мышления. И в самих США, и во всем мире. Изменились полюса политического противостояния. Западный мир почувствовал себя единым. Казалось бы, в отношении такого рода событий и в нашей стране могло бы сложиться политического единодушие. Увы. И здесь с плюрализмом мнений у нас оказалось все в порядке, и кто-то призывает поддерживать обвиняемого в террористическом акте бен Ладена и афганских талибов, его укрывающих. Одни говорят о противостоянии западной и восточной цивилизаций. Другие называют такого рода позицию опасной глупостью. И каждый может свою точку зрения объяснить.

Плюрализм, конечно, дело хорошее. Но ни тогда, когда он влечет уничтожение невинных людей. Плюрализм — плюрализмом, но нужна еще и терпимость, толерантность. Но, конечно, толерантным можно быть только к тому, что не является варварским и антигуманным. И за человечество, вступившее таким ужасным образом в новое тысячелетие, в целом обидно.

Проблема государства и индивида, с его стремлением к свободе, всегда была актуальна, и как правило порывы к свободе находили свой выход в формате к искусству. И как показывает практика, искусство действительно является эффективным методом преодоления накопившегося стресса и прочих каждодневных проблем. В качестве интересного и полезного досуга даже среднестатистических обыватель может опробовать себя в роли художника. Новичкам можно посоветовать «флип арт», о котором можно узнать подробнее перейдя по ссылке.